волшебство я ощутил перед co6oй! Член рвался из плавок и я не стал его неволить, я резким движением сбросил их и прижался к голому прохладному, пахнущему морем и луной телу Ирки.
- Витенька, солнышко, ну что мы делаем?.. - пролепетала птица, трепетавшая у меня в руках.
- Не бойся, малышка! - ответил я, закрывая ей рот долгим поцелуем. Головка моего вновь крепко возбудившегося хуя уткнулась в мягкие шелковистые волосы на лобке Ирки. Я ожидал, что, когда поверну ее к лунному свету, то увижу на теле следы лифчика и плавок по контрасту с загорелыми частями тела, но увидел, что вся она загорела равномерно, значит, загорала, сцыкля, голяшом. Я счел это хорошим знаком и спросил:
- Ир, пойдем завтра, пораньше, на море, а?..
- Конечно, пойдем, - ответила Иринка. - Я покажу тебе такие места!..
Что-либо решительное предпринять было невозможно, а продолжать наш сладкие мучения я больше не смог.
- Я пойду, до завтра, миленькая, - как можно нежнее произнес я, - а то как бы нас мама Нина не застукала в таком виде...
- Прощай, милый!.. - пропела Ирка, убегая в свою комнату. С порога она послала мне воздушный поцелуй. Со вкусом ее вишневых губок на губах я вошел в большую комнату, где меня с явным нетерпением ждала Ниночка.
- Ну где ты ходишь, я уже хотела тебя искать... - сказала она. Я что-то пробормотал насчет того, что курил на кухне.
- Не догадывалась, что ты куришь, давай курить напару... Она вытащила из какого-то шкафчика пачку настоящего "Данхилла", и мы с наслаждением затянулись, периодически обмениваясь поцелуями.
"Данхилл", конечно, сигареты для элиты. Не какая-нибудь "Стюардесса", в—общем, довольно сраная, откровенно говоря.
Нинкины шикарные сиськи влажно поблескивали под лунным светом, ее темная волосня, непроходимо разросшаяся на венерином бугре, казались черной чащей, скрывающей пещеру с сокровищами индийского магараджи. Захотелось разыскать сокровища. Я бросил сигарету в пепельницу и наклонился над ароматным раем ее заждавшегося влагалища. Я стал нежно гладить волосы, расправил половые губки, нагнулся над животом, покрывая его поцелуями. Так постепенно я дошел до промежности, там мои нетерпеливые губы начали жадно целовать клитор, осторожно его покусывая. Эта часть нинкиного добра увеличилась в размере, на ней запульсировала волнительная жилка. Ниночка затрепетала от страсти, нервно сводила и разводила ножки, а потом начала постепенно разворачиваться на диване таким образом, что в конце концов мы оказались в позе валета по отношению друг к другу.
Ее губки разыскали член и принялись целовать его так возбудившуюся от ласки головку. Вот она пропустила головку хуя в ротик и начала очень осторожно и ласково сосать ее. О, боже!.. То, о чем я мечтал и бредил душными юношескими ночами последние несколько лет, осуществилось наяву: милая очаровательная женщина склонила над моим лобком осененную чудесными волосами голову и жадно сосет мне хуй! Я не удержался и застонал от блаженства. Мой стон только еще сильнее вдохновил Ниночку, а мои губы, терзавшие ей клитор, и мой язык, лизавший половые губки, влили в нее тоже немалую дозу сладости и неги.
Скоро мы поняли простую закономерность: когда я хотел, чтобы она усилила сосание, я более добавлял огня своим ртом ее гениталиям, и наоборот.
Через минуту мы задергались в радостном пароксизме безмерной страсти - она сосала, заглатывая член по самые яйца, а я выделывал чудеса, лаская губами и языком ее самые интимные места.
И хоть делал я это первый раз в жизни, но я столько раз проделывал то же мысленно во время юношеских онанистических актов, что все вышло как в сказке - бесподобно и грандиозно. Но вот застал миг, так знакомый любителям минета, миг наивысшего взлета страсти, когда время останавливает свой бег, а женщина и мужчина растворяются друг в друге, и - здесь Нина быстро вынула член изо рта - сильная струя спермы ударила в небеса, вернее говоря в потолок, а еще вернее, стрельнула метра нa полтора вверх, но все равно получилось очень эффектно, так, что Ниночка взвизгнула от восторга. Кайф! Тысячу раз – кайф! И мы в изнеможении откинулись в разные стороны.
Нинуля, правда, еще нашла в себе силы бережно протереть хуину мягким платочком, затем, видя что я по извечному мужскому эгоизму уже отключился, по-матерински прикрыла меня простыней и ушла к себе на высокую старомодную кровать. Вскоре