страшную щекотку, разрывавшую ее тело... и рука ее потянулась - страшно подумать куда...

- Отлично! Молодчинка! - фотограф щелкал ее в разных позах, фиксируя, как Лизель, забыв о стыде и обо всем на свете, трет свою пизду, выгнувшись, как похотливая кошка... - Отлично! а теперь - стоп! - Фотограф схватил ее руку и убрал из пизды. Лизель, снова подогнавшая сладкую волну к роковой грани, стонала, раскорячившись перед фотографом. А он тем временем быстро снимал штаны с трусами, обнажив огромный коричневый агрегат...

Лизель, хоть и обезумела от похоти, – вскрикнула, понимая, к чему ее несет судьба; но фотограф, говоря ей "не хочешь - скажи, я не буду... ну? не хочешь?", навалился на нее, обхватил ее груди... сильный, ловкий, властный, он распорядился ее плотью, как хозяин... И Лизель, хоть язык ее и шептал "нет!..", подалась навстречу ему, надеваясь мокрой пиздой на твердое, горячее...

Природа и дикое желание вели ее против воли. Через секунду твердое и горячее было уже в ней - и вспарывало, раздирало ее пылающие внутренности, заливая тело невыносимой болью и сладостью. Лизель стонала надсадно, отчаянно, и сходила с ума от боли и мысли, что УЖЕ ПОЗДНО, УЖЕ НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ ПОПРАВИТЬ... Эта мысль исторгала из нее новые и новые волны, парализовавшие мозг, - и она отдалась им, с силой насаживаясь на член - "раз я такая, то - вот мне, вот мне! и так мне и надо... аааах... аааах... ААААХ... АААОХ... АААООЫХ...

Душераздирающие стоны наполняли здание. Неистовый ритм заполнил Лизель без остатка - ррраз! и еще! и еще! ааах! ааахх! - несмотря на боль, несмотря на все на свете; ослепительная волна клокотала на подступах к выходу, и Лизель мучительно выталкивала ее из себя, насаживаясь на яростный член и воя от боли. Еще, и еще, и еще немного... аааа.... аааа...

ААААААААААААААОООООООООЫЫЫЫ!...

Лизель зашлась в неизбывном вое, умирая, лопаясь на раскаленные кровоточащие клочки, сладкие, как радуга во сне...

***

Она лежала на своей койке - и... не плакала. Сухими, опустошенными глазами глядела в темноту. Во-первых, плакать было нечем: в ней не осталось ничего. Одна пустота, ватная и приторная, как после обморока. Во-вторых, плакать и не хотелось: в букете .эмоций и ощущений, обрушившихся на Лизель сегодня, преобладало не отчаянье, а шалый восторг, запретный, сладковатый, головокружительный, - и размягченная сытость, разлившаяся по телу после трех оргазмов. В третьих... Лизель была потрясена. Потрясена тем, что ОНО случилось, случилось все-таки... и тем, что она - ТАКАЯ. Вот ТАКАЯ...

Лизель не знала этого, - и то, что она оказалась ТАКОЙ, поставило ее в тупик. Она не знала, как с такой с собой быть. Возвращаясь ночью домой, она думала о суициде - без отчаянья, пустой, перегоревшей душой, - и ее остановил не страх, а мысль о двух купюрах, которые она несла Долорес...

Долорес не было дома, и Лизель лежала, растворяясь в теплой темноте комнаты. Безучастно, будто прокручивая в голове чужую пленку, она вспоминала, как сопротивлялась сытой истоме, залившей ее тело и мозг тягучей волной; как смотрела с гадливостью на свой лобок, ноги и простыню, вымазанные в крови - фотограф тщательно снимал все это в разных ракурсах; как ей дали таблетку от зачатия; как к ней подошли двое парней, и она, оглушенная оргазмом, все-таки вскочила и прижалась к стене, - а фотограф сказал ей:
- Тебя никто не заставляет, конечно; но если ты сейчас уйдешь, я не заплачу тебе ничего. Ведь ты хочешь заработать?

...И парни ебли ее по очереди! Вначале один – на кровати, а потом другой - на полу... Он поставил ее раком и неистово долбил сзади, а Лизель сладко хныкала и качалась, как заведенная; она стала роботом, потеряла власть над собой, и ничего, кроме физических ощущений, в ней не было: наслаждение и боль, боль в растертой, истерзанной пизде - и наслаждение, зудящее, щекотное, горячее наслаждение, которого было мало, мало, и хотелось еще, больше, больше, много, хотелось захлебнуться им, утопить в нем тело, растаять, растечься в нем, изойти сладкими капельками... Лизель ебли, как сучку, и она была счастлива.

Она вдруг поняла это ясно, как теорему: когда ее поставили раком и ебли, шлепая по бедрам и дергая за груди, свисающие вниз, а она качалась и стонала без единой мысли в голове, наполняясь тягучим наслаждением, острым, как мускус, - она была счастлива, как никогда. Это было счастье побыть животным без мыслей и чувств, счастье

Рейтинг: (+243 | -137)