нему губами.
Как только ее язык проник ему в рот и обволок его сладкой пленкой, Лизель почувствовала, что ее уносит привычная лавина, и остановиться она уже не сможет. Она решила подарить Тонио все, чем научилась, пока была шлюхой, и через секунду Тонио уже стонал, окунув член в ее влажную пизду...
Нежность, переполнявшая Лизель,. придала сексу какой-то новый, немыслимо сладкий и пронзительный привкус; Лизель не насаживалась на Тонио свирепо, как на клиентов, а мягко обволакивала его своим телом, впитывая его тепло и отдавая его Тонио; ей хотелось слиться с ним, стать ближе, максимально близко, убрать все преграды, сплавиться с ним в единый комок доверия и нежности, - и это желание наполняло ее острым, пронзительным, нежнейшим чувством, которого она не знала никогда. Лизель еблась - и плакала, плакала от этого чувства, вжимаясь в Тонио, как вжималась когда-то в отца; она обволакивала член Тонио стенками своей пизды, как нежной пленочкой, переживала с ним его наслаждение - и думала - "Боже, какое блаженство! Чего я лишилась!.."
Это было настолько ново и удивительно, что оргазм исторг из Лизель новые рыдания. Лизель выла, перемазывая Тонио своими соками и слезами; счастье и благодарность текли из нее рекой, растворяя ее в восторге, какого она не знала никогда, - и Тонио, близкий, родной, сливался в этом восторге с ней. Из Лизель вылилось столько семени, сколько никогда не выливалось – так она была возбуждена…
Когда они лежали, обнявшись, и говорили, говорили без устали, Тонио сказал - как бы между прочим, как бы в шутку:
- Имей в виду: если ты после этого с кем-то переспишь, я умру. Такой уж я.
***
- Мама, это Лизель! Она согласна! Согласна!!! - с порога закричал Тонио, вводя Лизель к себе домой.
- Тонио! Не кричи так! Ты что, серьезно? В самом деле? Сеньорина, я так благодарна вам! Тонио, бедняжка, так сох, как маялся, просто с ума сходил, - мне было так жаль бедного мальчика! И я так рада, что вы сжалились над ним... Оооо! Уууу! Ну, теперь все понятно. Тонио, гордись! и я тоже буду гордиться, что такая красавица выбрала нашего Тонио. Вы не пожалеете, сеньорина: у Тонио - золотое сердце. А ты молчи, когда старшие говорят! Ах, не слушайте меня, сеньорина, заболталась я что-то, - пойдемте лучше выпьем вина. За такое событие надо выпить! Я слышала от Тонио, что вы гений. Это правда? Я так рада! А то наш Тонио совсем отстал - ему так нужна помощь в учебе... А ты молчи! Ну идемте же, идемте за стол!..
...Пять лет спустя Лизель Кайяо, приват-доцент математики, прогуливалась возле конференц-зала, только что прочитав свой сенсационный доклад об алгоритмах роста проституции. Оставив мужа отбиваться от прессы, она вышла проветриться - и, погрузившись в свои мысли, случайно налетела на кого-то.
- Ой, сеньора, простите!
- Смотреть надо!.. Лизель?
Лизель несколько секунд всматривалась в потертое, накрашенное лицо, прежде чем узнала Долорес.
- Ах ты ж, какая фифа! Ну посмотри на нее! Идет и людей не замечает! Ну что, твой благоверный исправно трахает тебя? Надеюсь, ты хоть иногда кончаешь под ним?
- Долорес, не надо. Не надо. Ты не такая.
Лизель было очень стыдно, - намного стыднее, чем пять минут назад, когда она сухим, научным языком говорила вещи, повергшие научную общественность в шок...
- А какая? Негоже забывать старых друзей, сеньора профессорша! Одолжи-ка подружке полтинник, а не то я расскажу кое-кому, что вытворяла профессорша Лизель пару лет назад...
- Не надо, Долорес. Я уже все рассказала.
- Что рассказала? Кому?
- Всем. Все и всем. На вот, возьми, - Лизель достала двухтысячную купюру и протянула Долорес. - Отдашь, когда сможешь. А мне пора. Спасибо тебе за все.
И Лизель повернула к конференц-залу. Обалдевшая Долорес глядела ей вслед.